Принц со шрамом (ЛП). Страница 3

— Здесь должно быть достаточно, чтобы продержаться, пока я не смогу прислать еще.

Я прижимаю пальцы к спине Дарьи, пока она держит пачку денег и маленькую корзинку с хлебом, которые я вложила ей в ладони.

Она фыркает, отражающий блеск ее глаз сверкает в тусклом свете свечей на маленькой кухне.

— Спасибо, Сара(Сара Б. — прототип Сараби, жены Муфасы). Я не могу… — её шепот обрывается, когда звук снаружи комнаты прорезает воздух.

Мое сердце сжимается в груди, и я втягиваю воздух, переводя взгляд на затемненный коридор, надеясь, что это не ребенок, бродящий все своей кровати.

Никто не должен знать, что я здесь.

— Я должна идти, — говорю я, убирая руки и поднимая капюшон. — Я постараюсь связаться с тобой, когда смогу; убедиться, что все в безопасности.

Дарья качает головой.

— Вы уже так много сделали.

— Пожалуйста, — насмехаюсь я. — Я едва ли сделала достаточно.

Часы звонят, и я замечаю время. Скоро солнце прижмется к горизонту, и его свет начнёт омывать землю, стирая темноту, а вместе с ней и мое укрытие.

— Мне нужно бежать, — повторяю я тихим тоном, протягивая руку, чтобы обнять ее. Мой желудок подпрыгивает, когда ее руки обвиваются вокруг меня, крепко сжимая. — Не забывай меня, Дарья.

— Никогда, — она смеется, хотя это пустой звук.

Отстранившись, я иду к двери со стороны кухни, моя рука обхватывает прохладную латунную ручку.

— Береги себя, моя королева, — шепчет Дарья мне в спину.

Мое сердце замирает.

— Ничья я не королева. Я лишь та, кто сожжет корону.

2. Тристан

— Tристан!

Детский голос разносится по двору, и я поднимаю взгляд со своего места, где я прислоняюсь к стволу плакучей ивы, уголь лежит на моих ладонях, а скетчбук раскрыт на моих коленях. Я вытираю кончики пальцев о штанину, вскидываю голову, чтобы убрать пряди волос с лица.

Маленький мальчик прискакал, остановившись передо мной, его одежда свободная и грязная, как будто он весь день бегал по тайным подземным ходам.

По тем, которые я ему показал.

— Привет, Маленький Лев, — говорю я, веселье на цыпочках пробирается сквозь мои внутренности.

Его лицо расплывается в ухмылке, янтарные глаза сверкают, блеск пота заставляет его светло-коричневую кожу блестеть.

— Привет. Что ты делаешь? — он смотрит вниз на мои колени.

Я выпрямляюсь, закрывая книгу.

— Рисую.

— Для твоих рук? — он кивает в сторону моих татуировок, скрытых под туникой с длинными рукавами, темные чернила проглядывают сквозь кремовую ткань.

Уголок моих губ приподнимается.

— Возможно.

— Мама говорит, что они делают тебя позором, — он понижает голос и наклоняется так близко, что его нос почти касается моего предплечья.

Меня охватывает отвращение от того, что горничная считает, что имеет право произносить мое имя.

Я наклоняю голову.

— И что думаешь ты?

— Я? — он выпрямляется, его зубы впиваются в нижнюю губу.

— Ты можешь сказать мне, — я наклоняюсь вперед. — Я очень хорошо умею хранить секреты.

Его глаза сверкают.

— Думаю, я тоже хочу такие.

Я вздергиваю бровь.

— Только самые храбрые львята могут носить их.

— Я храбрый, — его грудь вздымается.

— Ну что ж, — я киваю. — Когда ты немного подрастешь, если ты все еще будешь чувствовать себя так же, приходи ко мне.

— Саймон! — шипит женский голос, пока она бежит вперед, ее взгляд становится все шире, когда она смотрит между нами. Она останавливается, когда приближается к нам, ее черная юбка опускается в глубокий реверанс. — Ваше Высочество, я прошу прощения, если он вас беспокоит.

Моя челюсть подрагивает, раздражение бурлит в самом центре моего нутра.

— До этого момента он меня не беспокоил.

— Видишь, мама? Я нравлюсь Тристану, — говорит Саймон(прототип Симбы).

Она задыхается, делает реверанс и крепко хватает сына за руку.

— Обращайся к нему подобающим образом, Саймон.

— Почему? Ты никогда так не делаешь, — он наморщил лоб.

Её плечи напрягаются.

У меня жжет в животе, я провожу рукой по надбровной дуге, ощущая тонкую линию приподнятой плоти, которая проходит от линии роста волос до щеки.

Ей не нужно беспокоиться о высказывании того, как она меня называет. Мы оба об этом знаем. Так меня называют все, хотя никогда не говорят мне в лицо. Они все слишком трусливы. Вместо этого они говорят об этом втайне, их шепот впитывается в каменные стены до того момента, пока даже тишина начинает душить меня своим осуждением.

— Называй меня Тристан, Маленький Лев, — я встаю, отряхивая штаны. — Но только наедине. Не хотелось бы, чтобы у остальных возникли какие-нибудь идеи.

— Саймон, — огрызается его мать. — Возвращайся в наши покои. Сейчас же.

Он смотрит на нее, потом на меня. Я слегка киваю, и он ухмыляется.

— Пока, Ваше Высочество.

Повернувшись, он убегает.

Его мать остается в скрюченной позе, склонив голову, пока громкий шум у входных ворот не заставляет ее подняться и повернуться в сторону шума. Я подхожу к ней вплотную, протягиваю руку, чтобы коснуться ее щеки и повернуть ее лицо назад, маленькие лучи приглушенного солнца проглядывают сквозь облака и сверкают на серебре моих колец.

— Кара, — мурлычу я, поглаживая кончиками пальцев ее шелковистую смуглую кожу.

Она вдыхает, когда наши взгляды встречаются.

Моя хватка крепнет, пока она не вздрагивает.

— Я не давал тебе разрешения вставать.

Ее дыхание сбивается, и она делает реверанс, снова склоняя голову. Я смотрю на нее сверху вниз, слова ее сына, сказанные ранее, бушуют в моей голове, как ураган.

— Твой сын сказал, что ты любишь говорить обо мне, — я делаю шаг вперед, кончики моих туфель задевают подол ее юбки. — Тебе следует быть осторожнее с тем, что ты говоришь, Кара. Не все так снисходительны. Не хотелось бы, чтобы до меня дошли слухи, что ты, кажется, забыла свое место. Опять.

Я приседаю перед ней.

— Это правда, что ты считаешь меня позором?

Она качает головой.

— Он ребенок. Он любит придумывать истории.

— У детей такое невероятное воображение, не так ли? Хотя… — моя рука тянется к ней, мои пальцы скользят по ее шее. Я наслаждаюсь тем, как ее тело дрожит от моего прикосновения. — Если кто и знает о позорных поступках, так это его мать.

Моя рука захватывает узел тугих локонов на ее затылке и тянет, удовлетворение пылает в моей груди, когда она вздыхает от боли. Я наклоняюсь вперед, пока ее спина прогибается, мой нос касается боковой части ее лица.

— Ты думаешь, я не знаю? — шиплю я.

Она хнычет, и это заставляет мой живот напрячься от восторга.

— Думаешь, я такой же тупой, как и все остальные люди, которые ходят по этим залам замка? Что я не вижу сходства?

— Пл-пожалуйста… — заикается она, ее руки толкаются в мою грудь.

— Ммм, — хмыкаю я. — Его ты так же умоляла? — шепчу я ей на ухо, свободной рукой обхватывая ее горло.

Мой взгляд устремляется на королевских стражников, выстроившихся вдоль входных ворот, и на прохожих, собравшихся вокруг них. Взгляды нескольких человек скользят по нам, но так же быстро уходят.

Все они знают, что лучше не вмешиваться.

— Не делай ошибку, принимая меня за моего брата, — продолжаю я, сжимая пальцами ее пряди. — И не забывай больше своё место, иначе я с большим удовольствием напомню тебе, — я отпускаю ее, надавливая на ее голову, пока она не падает на землю, ее руки тянутся, чтобы поймать себя при падение. — И в отличие от него, мне будет все равно, сколько ты будешь умолять.

Выпрямившись, я поднимаю свой скетчбук и смотрю на нее, наслаждаясь тем, как она съежилась у моих ног.

— Ты можешь встать.

Она фыркает, вставая, смахивая грязь с одежды и не отрывая взгляда от земли.